— Сэр, другие учителя обычно поливают стекло всякими противными моющими жидкостями. Ну, если вы вдруг позабыли…
— О, спасибо, Таника. Надо будет попробовать…
После занятий я сидел в кабинете, сражаясь с завалами в почте и с безысходностью осознавая, что на месте одного убитого немедленно возникают два новых. Манящему зову Интернета я сопротивлялся сколько мог, но минуты через полторы серьёзной работы всё же уступил искушению и открыл окно в огромный мир.
На главной странице новостного детища Гэри красовалась история, разъясняющая, что утечка нефти в Мексиканском заливе, спровоцированная компанией «Бритиш Петролеум», является частью заговора белого большинства, сговора между Букингемским дворцом и американским военно-промышленным комплексом с целью дестабилизации политики Барака Обамы. Странно, что ни одна из крупных программ новостей не отреагировала на эксклюзив «ТвоихНовостей».
Британская королевская семья (евреи) приказала своим приспешникам из «Бритиш Петролеум» имитировать утечку нефти, чтобы сохранить свои проклятые кровавые нефтедоллары, но не рассказала, как они убили леди Ди, потому что Обама «чёрный» президент (Африка), как Доди закончит жизнь так же, как М. Л. Кинг, Малкольм Икс и Марвин Гэй, — их всех убили, точно, сионисты из ЦРУ (подлинный факт).
После прочтения я почувствовал себя гораздо менее виноватым перед Гэри за то, что не захотел продолжать совместную работу над сайтом. Он считал меня предателем, просто поверить не мог, что я не желаю свергать всех злобных всевластных супербогатых медиамагнатов и становиться новым всевластным супербогатым медиамагнатом.
Уже целую неделю я не заглядывал в свою вики-биографию — после того раза, как битый час удалял остроумные комментарии и сообщения, будто я умею «разговаривать с животными», «открыл Францию» и у меня «удалена поджелудочная железа». Но одна шутка никак не выходила из головы.
22 октября Воган пережил обратимую амнезию, узнав, что выиграл в национальной лотерее. Шок был настолько силён, что амнезия стала хронической, и он по-прежнему не подозревает, что имеет право на получение 4 миллионов фунтов по выигрышному билету, который он спрятал в укромном местечке.
Очень оптимистичная версия, но пора отказаться от неё. Тем более что я уже обыскал все возможные укромные местечки.
Раньше, когда я удалял подобные байки, им на смену появлялись новые, но с момента последней зачистки никаких изменений не произошло. Авторам, видимо, надоело; изобретение судьбы мистера Вогана развлекало ребят какое-то время, но, судя по всему, творческая активность юных умов переместилась в иное русло. Странно, но я почувствовал себя уязвлённым.
Но потом обратил внимание на новую заметку в разделе «Карьера».
Мистер Воган — самый лучший учитель, которого я знаю. Когда я бросил школу в шестом классе и пошёл работать в «ДжД Спорт», он постоянно приходил в магазин и уговаривал меня вернуться. Я бы никогда не получил аттестат и не поступил в университет, если бы не мистер Воган.
Этот комментарий бывшего ученика полностью изменил моё настроение. Итак, меня всё-таки считали хорошим учителем. Бывали времена, когда я мог изменить человеческие судьбы. «Сейчас я работаю менеджером в «ДжД Спорт»», — похвастался бывший ученик.
Несмотря на восстановление памяти и всё большее количество фактов, я с бесстрастной объективностью по-прежнему наблюдал лишь негативную сторону Вогана версии 1.0. Семейная катастрофа произошла с другим человеком. И Мэдди до моей амнезии совершенно не походила на женщину, которую я знал. Одна — персонаж дрянной полузабытой семейной драмы; другая — настоящая живая женщина, которая, несмотря на все наши проблемы, понимала меня лучше, чем я сам. Но Мэдди отчего-то умудрялась совмещать в себе оба несовместимых образа. Она придавала значение тому, что происходило с её воображаемым двойником; она обижалась на живого Вогана за то, что совершил Воган несуществующий. Я ведь стал совсем другим, она сама это признавала, однако меня корили за поступки, о которых теперешний Воган даже не помнил.
Я много размышлял над тем, насколько амнезия изменила мой подлинный характер. Это заставляет задуматься о философском соотношении памяти и опыта. Мы с Гэри обсуждали данную проблему, сидя в шумном пабе, позади грохочущих игровых автоматов. Не лучшее место для экзистенциальных споров о влиянии сознания и подсознания на эволюцию эго и личности.
— Я что хочу сказать — когда я полностью забыл обо всех событиях своей жизни, они перестали влиять на меня? Возможно ли, чтобы моя личность вернулась к своей глубинной природной сущности и началось новое её формирование на основе нового, более позднего опыта?
— Ну, ты как был полным дерьмом в футболе, так им и остался. О чём это нам говорит?
— Согласен, положим, в футболе я середнячок…
— Да нет, полное дерьмо. Бегаешь, как девчонка, а последний гол забил, потому что мяч отскочил от твоей задницы.
Кажется, философская дискуссия отклонилась от центральной темы.
— Я и говорю: возможно ли, чтобы черты характера, сформировавшиеся на основе жизненного опыта, исчезли вместе с исчезновением воспоминаний о самих событиях жизни? В детстве я упал с велосипеда, ничего про это не помню, но на ноге остался шрам. И такие же душевные шрамы остались от неудачного брака, прочих разочарований, нереализованных амбиций, что там ещё бывает?
— Ещё можно быть дерьмом в футболе…
— Да, ты это уже говорил.
— Не уметь водить машину… не трахаться с девчонками в колледже… не уметь пить… не иметь вкуса в одежде…
— Да, понятно, не стоит перечислять. Просто хочу сказать, тебе не кажется, что это предоставляет уникальный шанс изучить проблему «воспитание против природы»? Мы ведь не обязаны помнить событие, чтобы оно продолжало влиять на нас? Мы не в состоянии запомнить каждый пустяк, хотя каждый из них формирует нашу личность.
— Не-а. — Гэри отхлебнул пива. — Ты вечно бредил этой философской чушью. Я доем твои чипсы?
Но даже на Гэри, с его чувствительностью носорога, внешний мир всё же оказывал влияние. Заставкой на его айфоне теперь был УЗИ-снимок его пока не родившегося ребенка. И никакие усы или бачки из любимых приложений Гэри не превратят плод в порнозвезду семидесятых. Ему пришлось смириться с идеей, что мы, вероятно, перестали быть неразлучной парой студентов-радикалов. И он даже присмотрел для меня новую подружку.
— Я тут подумал, знаешь, за кем тебе надо бы приударить?
— За кем?
— За Мэдди! — торжествующе объявил он, словно сделал гениальное открытие. — Ты подумай. У вас с ней много общего. И у меня предчувствие, что ты ей не совсем безразличен.
— Вот это да! Спасибо, Гэри. Я приму это к сведению.
* * *
Я боялся, что, восстанавливая воспоминания о семейной жизни, вновь обрету грубость и цинизм своей предамнезийной инкарнации. Анализируя различные этапы нашего брака, могу сказать, что развитие борьбы в нашем доме напоминало эскалацию локального военного конфликта. Я настаивал, что полки над телевизором — историческая родина моей коллекции виниловых дисков, и требовал прекратить провокации со стороны ароматических свечей и фоторамок на спорной территории.
Мадлен породила усиление напряжённости в регионе печально известной казнью исторических программ, ссылки на которые хранил наш телевизор. Десятки документальных фильмов о нацизме, которые я намеревался со временем обязательно посмотреть, подверглись систематическому уничтожению; эта этическая чистка нашего аккаунта на спутниковом канале «Скай Плюс» стала окончательным актом в решении Мадлен положить конец гитлеровской оккупации жёсткого диска нашего плеера.
Справедливое негодование привело к тому, что теперь мы скандалили из-за всякой ерунды. «Но это же совершенно разные песни! — орал я. — Как ты можешь сравнивать «Фернандо» с «Чикитита»?»[14] Тягостное напряжение, возникавшеё после каждой ссоры, тянулось не один день — настоящая позиционная война на нескольких фронтах. Мэдди заправляла машину, намеренно делая так, чтобы счет составил 50,01 фунта, — она знала, что меня такое буквально бесит. В детективных триллерах она демонстративно сочувствовала безумным жёнам, кокнувшим своих мужей. Традиционные проявления нежности друг к другу исчезли: любимые лакомства больше не клали в тележку супермаркета, даже чай пили в разное время. Много лет назад чужой развод мы воспринимали как новость об автокатастрофе или серьёзной болезни, ныне же подобные события видели как освобождение из тюрьмы невинно осужденного.
Но ничего из этого я, разумеется, не стал писать в вики-мемуарах, где старался быть максимально нейтральным и объективным. В любом случае я не мог полагаться только на собственные воспоминания, ведь я помнил и другую Мэдди — партнёра, лучшего друга, родственную душу. В моих мысленных реконструкциях печальный финал всё-таки не был неизбежен. Разве это не последняя глава в книжках об отношениях в браке? Или в данном случае в эпилоге предполагается развод?
